10 сентября, в субботу, в Галерее Классической Фотографии состоится творческая встреча с выдающимся российским светописцем, мастером пикториальной фотографии Георгием Мстиславовичем Колосовым.
Еще по теме
- Георгий Колосов. Отраженное в «Зеркале»
- Добавили в избранное
- Интересный русский фотограф
- Встреча с Георгием Колосовым в Галерея Классической Фотографии / Потребитель
Просто свободный. Интервью с Георгием Колосовым
в самом начале будет выдавать. Фотографии Георгия Колосова Фотография, Черно-белое, Длиннопост. Я чувствую себя просто сторожем при наследии этого пресловутого Колосова, на которое давно смотрю как посторонний. Серия фотографий "Русский север" Георгия Мстиславовича Колосова. Пикториализм современности. Живая классика пикториальной фотографии. 51. возрождение пикториальной фотографии на постсоветском пространстве. творчество георгия колосова. Кого числа будет северное сияние северодвинск январь 2024. Какие изменения ливерпуля по составу с бормутом играть 2024 года. КОЛОСОВ Георгий Мстиславович. Русский фотограф Идеолог современного пикториализма Родился в 1945 г. в Москве Образование — МЭИ. Разработчик-изготовитель мягкорисующей оптики (только ею и снимает и многих заразил). 2 июня 1945 года родился Георгий Колосов – русский фотограф, идеолог современного пикториализма. Георгий Колосов родился в Москве. Закончил МЭИ. Занимается фотографией с 1976 года.
Георгий Мстиславоввич Колосов
И приглашает на встречу с фотографом, ярким представителем пикториальной фотографии Георгием Колосовым (Москва). Имя Георгия Колосова настолько известно в фотографическом мире, что едва ли этого человека нужно представлять. Это распространялось на все виды публичного бытования фотографии — на периодику, выставки, фотокниги и единственный в Союзе фотожурнал. Изучение течения в фотографии, возникшего в конце XIX века, которое противопоставило себя основному коммерческому направлению, интересам рынка и обратилось к живописной эстетике при работе с изображением. Исследование феномена пикториализма в России. Да, ярчайший пример пикториальной фотографии это, конечно Г. Колосов. Его необычный монокль (и) Свечи горят на снимках, словно светящиеся шарики. Работы впечатляют. Автор снимков, Георгий Колосов, по праву считается классиком фотографии. Уроженец Северной столицы, он не расстается с камерой с 1976 года, называя дело фотографии своей жизнью. Георгий Мстиславович Колосов — советский и российский фотограф, идеолог современного пикториализма, разработчик-изготовитель мягкорисующей оптики, исследователь творчества Н.П. Андреева, член Союза фотохудожников России.
Рассказы и показы. Пикториалист – портретист Георгий Колосов
Андреева, соучредитель Центра его имени; идеолог говорят современного пикториализма ; действительный член Союза Фотохудожников России. На самом деле паломник, прихожанин, церковный сторож цепной! Наследие: «Русский север» 1980—1991 гг. Великую Вятка около 90 листов. И несколько странных серий: «Лабиринт духа»; «Валаам 2000 на Светлой»; «Дым времени»; «Воистину воскресе! Представлен глубоко в запасниках в Русском музее Санкт-Петербург , в Национальной библиотеке Франции Париж , и на квартирных стенах у хороших людей. Ключевые статьи по пикториальной фотографии: «Монокль на малоформатной камере» СФ, 1988 г. Из года в год, на свои отпускные, с единственной целью: сделать выставочную фотографию. И при этом не то что никаких прикладных задач — издать ее, продать ее — первые годы заботами КПСС никаких надежд даже выставить, хотя социальных мотивов никто из нас на Севере специально не ловил.
Итак, по двое, по трое, на две — три недели, зимой, летом, весной, осенью, накрывая три — четыре — пять точек — сёл, деревень, где непременно сохранились, как говорили тогда, «памятники архитектуры» — деревянные церкви, часовни, колокольни. Через сколько-то лет у Е. Немчинова, А. Васильева, А. Фурсова, А. Ерина, Г. Колосова и др. И если бы кто-нибудь спросил нас тогда, в чем состоит наш «проект», мы бы ответили, что в экспедиции нет свободных пальцев, чтобы таковой высосать.
К концу 80-х поездка, принесшая кому-то более десяти «карточек», считалась триумфальной, а распечатка одного негатива из ста — добрым урожаем. От «Хассельблада» или «Смены» — неважно.
Таким образом, пикториализм возвращается сегодня в лоно чистой фотографии.
Кроме того, оба цикла весьма протяжённые. В нём доминирует полиэкранное, отчасти даже кинематографическое мышление, когда сначала меняются сюжеты, потом возникают их повторы, но совсем в ином ключе. Во «Всяком дыхании» преобладают, если можно так сказать, визуально-музыкальные мотивы с отражением неких странностей в природе, тоже повторяющихся.
Серийность, цикличность — ещё одна пикториальная новость сегодня. Разные интересы вспыхивали и гасли, но портрет я не оставлял никогда. И до сих пор он влечёт меня как самое неожиданное, странное и многозначительное в фотографии.
Портретная съёмка — единственное, что ещё удерживает меня в фотографически активной фазе. После каждой проявки, — контактов и контролек я не печатаю, — вижу чудо! Казалось бы, портрет снимается постановочно, и будто бы всё заранее организовано, тем не менее, в результате обычно получается не то, что я видел.
Парадокс, но чем больше портретное изображение кажется мне первоначально организованным, тем неожиданнее оно в итоге — по своему выражению, по общему глубинному смыслу. Разве один выдающийся кадр не может быть самодостаточным? Он должен быть самодостаточным, особенно, если речь идёт о пикториализме.
Принцип картинности здесь сохраняется, но уже не ставится задача сделать единичную картину. Современные пикториалисты создают много картинных фотографий на определённую тему, — столько, сколько требуется сообразно её развитию. Это относится как к декоративным вещам, — когда находится некая форма и разрабатывается на разных сюжетах, — так и к темам в классическом понимании.
Живопись и фотография для Вас принципиально разные виды деятельности или Вы причисляете фотографию к одному из видов изобразительного искусства? Фотография разнообразна и чрезвычайно многофункциональна, поэтому едва ли имеет смысл давать универсальную оценку всей фотографии. По большей части она трудится там, где востребована, — будь то фотография моды или острая пресс-фотография из горячих точек.
Однако есть свойство, объединяющее все виды фотографии, и когда оно исчезает, фотография перестаёт быть самой собой. Суть фотографии — снимок с натуры. Как бы мы ни создавали фотоизображение, — организовывая ситуацию или подглядывая, фиксируя случайные детали или строго выстраивая, снимая форматной аппаратурой, которая воспроизводит каждую песчинку, или моноклем, который убирает детали и мыслит не поверхностью, а пространством, — всё равно.
Нет первичности натуры, — нет фотографии. Повторю, что современный пикториализм как тенденция — это возвращение картинной фотографии к живой натуре. Не только у меня, почти у всех моих санкт-петербургских, московских, минских, орловских, калужских и других соременников.
Живопись — не натуралистическая, но идущая по тому же пути, — от натуры, — для меня не менее драгоценна. Она может позволить себе божественный произвол в средствах, изображая то, чего физически не существовало. Деятельность другая, а цель одна.
Вы считаете, что создаёте картины или фотографии? Наверное, так: картину средствами фотографии. Конечно, я говорю на языке, который не сводим к опыту живописи.
Однако наше визуальное восприятие универсально: что живопись, что светописи. Как пикториалист я оглядываюсь на законы восприятия, наверное, больше, чем фотограф прессы, хотя в последние годы, как ни странно, использую и опыт пресс-фотографии. Для одних фотография — способ самовыражения, для других — возможность наблюдения за действительностью, для третьих — средство заработать.
Что фотография для Вас? Почему Вы ею занимаетесь? По генерации я — клубный фотограф, свободнее не бывает.
В нашем и в западном понимании — любитель в чистом виде, потому что фотографией почти не зарабатываю. Когда я делал первые светописные шаги, мне очень хотелось создавать изображения, — глубокие и гармоничные, ценные в моих глазах независимо от авторства. С тех пор мало что переменилось.
Как куратор многих выставок Вы знаете, почему одну фотографию включают в экспозицию, а другую откладывают в сторону. Что должно быть в фотографии, чтобы её увидели миллионы? Первое и главное, на что я смотрю, — есть ли у фотографии форма.
Нет формы, — нет фотографии как художественного произведения. Кстати, для фотографа настолько существенно чувство композиции, что я могу утверждать необычайно дерзкую вещь: в среднем! Очевидно, потому что у живописцев достаточно много других изобразительных средств.
У фотографа же, если нет композиции, значит, нет вообще ничего. Однако композиция — не единственное, что должно быть в фотографии. Решающе важно, насколько форма сообразна сюжету.
Что можно «вычитать» из данной фотографии? Насколько её тема совпадает с идеей выставки? Окажется ли сюжет новым для зрителя?
Вписывается ли фотография в экспозицию визуально? Бывает, не хватает какой-нибудь смысловой перебивки или просто яркого пятна. Работа куратора-экспозиционера настолько симфонична, что ему, наверное, стоило бы изучать оркестровые партитуры.
Для меня здесь бесценным стал зрительский опыт в немом кино с его ключевым понятием «монтаж». Впрочем, мои взгляды на фотографию со временем менялись… В зависимости от чего? В зависимости от фотографического и человеческого опыта.
На первоначальном этапе фотография была для меня прежде всего формой. Потом, глядя больше не на свою фотографию, а на чужую, я начал различать в ней драматургию, стал расширяться ценностный круг сюжетов, стилей, жанров, направлений. Теперь, двадцать пять лет спустя, могу сказать, что для меня не только в фотографии, в искусстве вообще, самое интересное — это тайна.
Фотография по природе своей — таинственный проводник от натуры к зрителю. Это свойство и выделяет её в ряду других изобразительных искусств, может быть, потому, что у фотографа меньше возможностей вмешиваться в изображение, но при этом величайшая иллюзия — думать, что фотография изображает натуру так, как мы её видим! Она — документ лишь в том смысле, что свидетельствует о наличии натуры.
Образ предмета — прерогатива фотографа. Мистика вневременного в этом образе для меня — самое интересное. И в своих работах, и в чужих.
Если говорить об оптическом пикториализме — фотографии, сделанной мягкорисующей оптикой, то у неё особый мистический ключ. Если обычную фотографию можно считать проводником от натуры к зрителю, то оптический пикториализм — это мистический сверхпроводник. Когда Вы снимаете крестный ход, не испытываете неловкости: молитва — процесс интимный, при такой съёмке надо проявлять особую деликатность?
Ловкость или неловкость, если, конечно, фотограф не хам, зависит от того, в церкви он сам или вне её. Если он — человек церкви — одно, если, как у нас говорят, «наёмник» — другое. Но первый должен непременно осознать свой труд как служение, и тогда — «Дерзай, чадо!
Впрочем, деликатность, как и знание предмета съёмки, — о чём мы забываем чаще всего, — обязательны для всех. Известную неловкость на крестном ходе первое время я очень даже ощущал, и, несомненно, настораживал других. Но через год сам отснятый материал, автором которого я себя ни секунды не считал и не считаю, заставил меня осознать сей труд как долг, вменённый свыше.
И в дальнейшем, понятно, не задевая личностей, через деликатность приходилось переступать, а иногда снимать и вопреки собственному желанию. Однако несколько лет я был единственным, кто приезжал на Вятку из Москвы, — а это аргумент. Когда окружающим стало ясно, что я прежде паломник, а потом уже фотограф, то и отношение ко мне стало более спокойным.
Позже оно испортилось ко всем фотографам вообще, поскольку там появилось несколько иностранцев и совсем явных профессионалов-москвичей, которые стали серьёзным раздражающим фактором.
Он исследовал творчество «старых» пикториалистов их произведения можно сейчас видеть в Московском доме фотографии , разрабатывал мягкорисующую оптику и пользуется только ей. Его выставка — почти ретроспектива: в ней четверть века праведных трудов и лабиринт духа советского интеллигента. В годы застоя Колосов фотографировал Русский Север — последнее прибежище советского романтизма.
Его фотоработы представлены в Русском музее Санкт-Петербург , в Национальной библиотеке Франции Париж , и на квартирных стенах у хороших людей. Богенбай батыра.
Книга "Русский Север"
Георгий Колосов родился в 1945 году в Москве. По образованию – инженер-электронщик. Пикториалист – портретист Георгий Колосов. 16 мая в 19.00 в Белом зале Центра фотографии им братьев Люмьер, в рамках программы PhotoСреда «Основы фотографии», продолжительность творческой встречи 2 часа Современный пикториализм. Исследователь творчества Н. П. Андреева, соучредитель Центра его имени. Член Союза Фотохудожников России. Статьи по пикториальной фотографии. Георгий Мстиславов, сын Колосов. Род. в 1945, высшее, МЭИ, электроника (забыл).
Георгий Мстиславоввич Колосов
Купленные файлы предоставляются в формате JPEG. При использовании требуется указывать источник произведения. Это разделение проявляется только в выставляемых счетах и в конечных документах договорах, актах, реестрах , в остальном интерфейсе фотобанка всегда присутствуют полные суммы к оплате.
Анастигмат изображает поверхность, которую можно потрогать. Монокль изображает пространство, не доступное осязанию. Итак, искать в оптике мне стало нечего, соответственно, с 1979 г. Правда, качественное разнообразие моих стеклышек — и по фокусу, и по рисунку — количественно чуть меньше, чем объективов в каталоге Никона. Зато аппаратура — проще некуда.
Плюс — Смена-3 с моноклем F-28 мм 1:4, да еще дальномерный Киев 4А с уникальной цейссовской «двадцаткой» F 19,55 1:10 , вроде нашего «Руссара», выломанной из какого-то аэрофотоприбора и раздиафрагмированной, в результате чего возник характерный мягкий рисунок. О состоянии культуры и мира вообще «Все ли позволено художнику? Его жизнь регламентирует закон. Художник — сам себе закон. И его регламент — или религиозный, или нравственный, или — никакой. Из трех, очевидных для меня признаков уже реального апокалипсиса, первый — даже не экология, а полное осатанение культуры. Начало этому положил Ренессанс, многие «шедевры» которого ужасают своей духовной дикостью.
Чего стоят, к примеру, смазливые легкомысленные итальянки в роли Мадонны! В ХХ веке безбожная цивилизация совсем утратила способность к различению добра и зла. В культуре это выразилось сначала в расчеловечивании форм, позже — в неслыханном бесстыдстве сюжетов, а сегодня — еще и в дьявольской агрессивности, и в какой-то нагло-бездарной пустоте так называемого «актуального искусства». Неотвратимая глобализация через телевидение и Интернет на глазах превращает все это в общественный духовный стандарт.
Россия» проходит до 11 сентября в Галерее Классической Фотографии. В ходе встречи Георгий Мстиславович расскажет о традициях пикториальной фотографии, ответит на вопросы слушателей и проведет экскурсию по выставке Андреева.
Начало мероприятия - в 15 часов. Для посетителей вход на встречу по билету на выставку.
Проломить время. Для фотографа, не прибегающего к наивной фальсификации, здесь только один путь: попытаться уловить дух. А Он, как известно, «дышит где хочет». Поэтому его стоит искать и сегодня.
Ведь вся Россия — немножко «Север». Георгий Колосов Всякое дыхание... В 1992 году я бросил фотографию. Русский Север — моя единственная тема — иссяк к тому времени и внутри, и вовне. Происшедший от веры отказ от творчества решился безо всяких сожалений, сам собой. В голове еще роились два дерзких проекта с глубоким мистическим наполнением — один занятнее другого, но не было никаких волевых импульсов к их реализации. И слава Богу!
Творческая воля человека обычно не совпадает с волей Божьей, из-за того, что ко спасению души не направлена. Да и шедевры наши в симфонии Творца звучат в лучшем случае провинциальной актерской отсебятиной в шекспировском тексте. Однако творческий опыт, если он выведен из-под власти законов мира сего, радость творения разделить помогает. Чтобы так произошло, необходимо не только разрешиться от страсти к творчеству, но и все вторичное, все, что создано безумным человеческим произволением, вывести из круга интересов. Тогда беззащитная природа — мир Божий — возвращает художника к началу его жизни. Еще не зная, зачем, я выбегал из дому в мерзнущие травы и на «волшебный ручей» — экзотически захламленный, круглогодично теплый поток в ближнем углу ботанического сада. Вскоре стало ясно: что бы я ни снимал, между виденным и изображенным — неизбежная пропасть.
И всякая попытка навязать изображению мое собственное видение ничего, кроме банальностей, не дает.
Фото: Георгий Колосов
Вы считаете, что создаёте картины или фотографии? Наверное, так: картину средствами фотографии. Конечно, я говорю на языке, который не сводим к опыту живописи. Однако наше визуальное восприятие универсально: что живопись, что светописи. Как пикториалист я оглядываюсь на законы восприятия, наверное, больше, чем фотограф прессы, хотя в последние годы, как ни странно, использую и опыт пресс-фотографии. Для одних фотография — способ самовыражения, для других — возможность наблюдения за действительностью, для третьих — средство заработать.
Что фотография для Вас? Почему Вы ею занимаетесь? По генерации я — клубный фотограф, свободнее не бывает. В нашем и в западном понимании — любитель в чистом виде, потому что фотографией почти не зарабатываю. Когда я делал первые светописные шаги, мне очень хотелось создавать изображения, — глубокие и гармоничные, ценные в моих глазах независимо от авторства.
С тех пор мало что переменилось. Как куратор многих выставок Вы знаете, почему одну фотографию включают в экспозицию, а другую откладывают в сторону. Что должно быть в фотографии, чтобы её увидели миллионы? Первое и главное, на что я смотрю, — есть ли у фотографии форма. Нет формы, — нет фотографии как художественного произведения.
Кстати, для фотографа настолько существенно чувство композиции, что я могу утверждать необычайно дерзкую вещь: в среднем! Очевидно, потому что у живописцев достаточно много других изобразительных средств. У фотографа же, если нет композиции, значит, нет вообще ничего. Однако композиция — не единственное, что должно быть в фотографии. Решающе важно, насколько форма сообразна сюжету.
Что можно «вычитать» из данной фотографии? Насколько её тема совпадает с идеей выставки? Окажется ли сюжет новым для зрителя? Вписывается ли фотография в экспозицию визуально? Бывает, не хватает какой-нибудь смысловой перебивки или просто яркого пятна.
Работа куратора-экспозиционера настолько симфонична, что ему, наверное, стоило бы изучать оркестровые партитуры. Для меня здесь бесценным стал зрительский опыт в немом кино с его ключевым понятием «монтаж». Впрочем, мои взгляды на фотографию со временем менялись… В зависимости от чего? В зависимости от фотографического и человеческого опыта. На первоначальном этапе фотография была для меня прежде всего формой.
Потом, глядя больше не на свою фотографию, а на чужую, я начал различать в ней драматургию, стал расширяться ценностный круг сюжетов, стилей, жанров, направлений. Теперь, двадцать пять лет спустя, могу сказать, что для меня не только в фотографии, в искусстве вообще, самое интересное — это тайна. Фотография по природе своей — таинственный проводник от натуры к зрителю. Это свойство и выделяет её в ряду других изобразительных искусств, может быть, потому, что у фотографа меньше возможностей вмешиваться в изображение, но при этом величайшая иллюзия — думать, что фотография изображает натуру так, как мы её видим! Она — документ лишь в том смысле, что свидетельствует о наличии натуры.
Образ предмета — прерогатива фотографа. Мистика вневременного в этом образе для меня — самое интересное. И в своих работах, и в чужих. Если говорить об оптическом пикториализме — фотографии, сделанной мягкорисующей оптикой, то у неё особый мистический ключ. Если обычную фотографию можно считать проводником от натуры к зрителю, то оптический пикториализм — это мистический сверхпроводник.
Когда Вы снимаете крестный ход, не испытываете неловкости: молитва — процесс интимный, при такой съёмке надо проявлять особую деликатность? Ловкость или неловкость, если, конечно, фотограф не хам, зависит от того, в церкви он сам или вне её. Если он — человек церкви — одно, если, как у нас говорят, «наёмник» — другое. Но первый должен непременно осознать свой труд как служение, и тогда — «Дерзай, чадо! Впрочем, деликатность, как и знание предмета съёмки, — о чём мы забываем чаще всего, — обязательны для всех.
Известную неловкость на крестном ходе первое время я очень даже ощущал, и, несомненно, настораживал других. Но через год сам отснятый материал, автором которого я себя ни секунды не считал и не считаю, заставил меня осознать сей труд как долг, вменённый свыше. И в дальнейшем, понятно, не задевая личностей, через деликатность приходилось переступать, а иногда снимать и вопреки собственному желанию. Однако несколько лет я был единственным, кто приезжал на Вятку из Москвы, — а это аргумент. Когда окружающим стало ясно, что я прежде паломник, а потом уже фотограф, то и отношение ко мне стало более спокойным.
Позже оно испортилось ко всем фотографам вообще, поскольку там появилось несколько иностранцев и совсем явных профессионалов-москвичей, которые стали серьёзным раздражающим фактором. Раздражение возникает потому, что съёмка ведётся явно с коммерческой целью? С подозрительной целью, — во-первых, и здесь ещё сильны страхи времён гонений на церковь, и то, что снимают посторонние, — во-вторых. К своим и непрофессионалам отношение куда как более мирное. Нужно также понимать, что фотограф этому, как вы сказали, «интимному процессу» — молитве — не мешать не может, поэтому не просто вживание в церковь, но и минимизация средств, — в смысле шума и объемов аппаратуры, — необходима здесь как нигде.
Не могу не сказать, уже как человек церкви, что были несправедливости и по отношению к фотографам, — увы, «по маловерию нашему». Вы начали говорить о мистике в фотографии: на Востоке, например, люди не разрешают их фотографировать — считается, что снимок отнимает частичку души. Вы тоже приверженец мистической точки зрения? Известно, что существуют экстрасенсы, способные по маленькой фотографии понять, жив человек или нет. Некоторые могут сказать, когда человек умер.
Я даже знаю случай, когда сказали, кто человеку в этом «помог», глядя на фотографию ушедшего. Прецедент в данном случае — доказательство. Какая-то часть человека, несомненно, переходит на изображение, но теряет при этом человек или приобретает — это ещё вопрос. Все зависит от того, кто снимает, и что снимает. Если с любовью и во славу Божью — какие потери?
Для христиан никаких запретов на фотографию в опыте церкви нет — скорее, наоборот. Фотография появилась на Афоне — не где-нибудь! Огромный фотоархив Святой Горы создан трудами монахов русского Свято-Пантелеймонова монастыря. На нашем «северном Афоне» — Валааме в начале XX века над фотографией трудились 18 монахов — целый фотоцех! Феофан Затворник сохранил фотоаппарат даже в затворе!
Среди его обширного инструментария, — слесарного, столярного, художественного, — был и фотографический аппарат. То есть, святые, духовный опыт которых вне сомнения, ничуть не страшились фотографии. В конце концов, без воли Божьей с нами ничего дурного не произойдёт, кто ни напади — нечисть или фотограф. Бывает, что Вы как фотограф не любите других фотографов, — тех, например, кто исповедует другую фотографию или снимает крестный ход в коммерческих целях? У меня нет и не будет никаких фобий по отношению к другим фотографам.
Если кто-то фотографию «использует», мне скорее его жаль. Другое дело результаты: многое из того, что мы сегодня видим, — пошло, омерзительно, непристойно. Сплошь и рядом это обложки журналов. Некоторые труды, в том числе таких знаменитостей, как недавно представленный в Доме фотографии японец, заставляют думать, что фотография по своей мерзости уже составляет конкуренцию телевидению!
А если с ними что-нибудь случится?.. Вам не жалко? Но тут так: если это во славу Божию, то сохранится. Вопрос серьезнее. Я чувствую себя просто сторожем при наследии этого пресловутого Колосова, на которое давно смотрю как посторонний.
Делал персональные выставки и думал: кто я при них? У меня огромный опыт экспозиционера, Манеж заполнял, но, был случай, выставляя «Великорецкий крестный ход» — 70 листов, — я не мог понять, как эти карточки, которые я знаю наизусть, «встанут» в небольшом зале. А встали они так, что для меня самого это стало откровением. Я увидел такие связи, такие смысловые переклички, такие исторические проекции, которые мне раньше и в голову не приходили. Теперь мне надо закончить составление общего альбома. Об издании я не думаю, с меня издание на Суде никто не спросит; а вот представить верстку — это возвращение естественного долга Богу: тебе дали — умножь и верни! Талант не закопан в землю, нет. Плод-то есть, да как бы не сгнил. Проповедь художника — Вы говорите о фотографии, как о форме проповеди, то есть о проповеди через культуру.
Какой она должна быть? Известно от начала Церкви обратное: «из-за вас у язычников хулится имя Божие». Когда мы говорим о культуре, то получаем права такого разговора только тогда, когда показываем сами нечто явно более привлекательное, художественно более высокого качества, совершеннее по форме, чем все остальное. Иначе — «это бесы, это плохо, это…». А что хорошо? Вы-то кто? Кто судьи? И в этом смысле, если говорить о церковном искусстве, о храмовом искусстве, то нам поистине есть над чем поработать. Для начала нужно все-таки развести церковное и храмовое искусство.
Что такое храмовое искусство, мне больше понятно из отрицательных примеров общего опыта Церкви, чем из положительных. Мы с вами говорим сейчас в месте, которое наречено «домом молитвы». А если храм — дом молитвы, то в нем решительно все должно быть функционально. И архитектура, и иконопись, и пение, и тексты — все это должно быть направлено к созиданию молитвы. Традиция… Мне довелось недавно видеть каталог довольно известного иконописца, византийского эпигона, труды которого и за рубежом, и в музеях, и в храмах. Форсированные цвета, нелепейшие позы, устрашающие лица, выпученные глаза, нимбы в орнаментах. Есть такие изображения, что я оставался в недоумении — что это, наглая карикатура или черный кич? Если мы через видимое обращаемся к невидимому — какие должны быть формы? Какие визуальные принципы должны быть заложены в икону?
Какие не должны? Почему нередко иконостасы — это визуальный дребезг, слепящее золото, за которым и образов не видно, да они как будто и не нужны: паникадила влеплены так, что непременно загораживают Деисис. Закрытая Литургия — отдельные слезы… Слава Богу, под рукой положительный опыт в архитектуре. Спасский собор Спасо-Андронникова монастыря — крохотное снаружи здание храма — огромное изнутри, где все ввысь, где тихий свет, льющийся сверху через несколько узких окон. Вы заходите — и сразу предстаете неземному. Храмовое искусство — это искусство создания сакрального пространства для молитвы. А искусство Церкви — это искусство христиан, проповедь в любой форме. Но, повторюсь, если что-то делается «под омофором Церкви», то здесь должно быть такое качество, которое сразу же захватывает. Музыка, живопись, конечно, фотография — все, что соприкасается с душой и делается церковным человеком, должно быть лучшим.
То, что это проповедь, сомнений не возникает. А вот портрет — может ли он быть проповедью? Снимается тот человеческий слой, который, в общем-то, не очень и человеческий. Культура же дает художнику возможность инакостояния. Не противостояния, а инакостояния. Представление человека как образа и подобия Божьего, пусть в каком-то драматическом состоянии — кающимся, переживающим что-то или на вершине, как в «Сестрах», ликующим, празднующим, — это, конечно, проповедь. Это возвращение современного человека к человеку вечному. Даже борозду можно провести по-разному — Искусство Церкви — это искусство прихожан, но мы все разные: у одного есть талант, а у другого нет… — Человек — образ и подобие Божие разумом, свободой и способностью к творчеству. А творчество может быть абсолютно во всем, в любом действии.
Даже одежда, просто брошенная на спинку стула, может быть брошена красиво, а может — безобразно. Любая деятельность может быть творческой. Один из моих прадедов, крепостной в Смоленской губернии, блистал садоводством.
Вдобавок прочел в очень старой статье Глейздса, что на малом формате монокль невозможен позже, кстати, Янис сам себя блестяще опроверг. Детская фронда: «Ах, нельзя?
Значит — можно! Первые же опыты удовлетворили визуальную потребность — один к одному… Сколько себя помню, окружающий мир для меня — тайна. Картинка монокля — таинственное изображение таинственного. Анастигмат изображает поверхность, которую можно потрогать. Монокль изображает пространство, не доступное осязанию.
А все дело в том, что других таких людей — увы, нет. Есть всякие глумливые попытки снимать «через вазелин», зановесочку, блюрить при обработке, мазать фокусом... Но это так же далеко от классического «монокля», который мастерит для себя Колосов, как собачка Лайка от Гагарина. Потому что Георгий Колосов не просто фотохудожник, избравший пикториализм как творческий инструментарий, а буквально его подвижник. Есть такие среди нас? Георгий Колосов: В фотографии, как и во всем, я ценю подлинность: чем больше я вижу в снимках авторской самости и выдумки, тем они для меня менее интересны. Какие мы сочинители рядом с Творцом?